«Я никогда не хотела быть военным репортером. У многих есть такое желание — это важно… Но у меня его не было. Я не могла представить, что окажусь в зоне боевых действий.
Первые дни были очень опасны. Я недостаточно знала о войнах, чтобы понимать, что происходит. Что удары наносятся по конкретным целям. Я думала, что если что-то полетит с неба, то весь город сравняют с землей и я, наверное, тоже здесь умру», — рассказывает главный редактор украинского издания «Kyiv Independent» Ольга Руденко.
Репортеры «Batumelebi» встретились с ней в Киеве.
Вместе с другими украинскими СМИ «Kyiv Independent» сыграл и продолжает играть важную роль в том, что бы мир получал точную и проверенную информацию о продолжающейся войне в Украине.
Насколько подготовилась редакция издания к 24 февраля, когда Россия начала полномасштабную войну в Украине, и как редакция справилась с первой волной шока, вызванного началом войны? На эти и другие темы мы поговорили с Ольгой Руденко.
Мы не знали, что начнется полномасштабная война, но было много признаков того, что что-то должно было произойти. Однако мы думали, что «что-то» произойдет на востоке Украины, например, эскалация на Донбассе. За несколько дней до войны Владимир Путин заявил, что признает т.н. «народные республики» Донецкую и Луганскую.
«Руководителей» этих регионов назначала Россия. Также они заявили, что имеют претензии на всю территорию Донецкой и Луганской областей. Они попытались бы занять больше территории Донбасса.
Когда наступило утро 24 февраля… Я не спала, некоторые наши редакторы остались в офисе, а я пошла домой. Вскоре после этого в эфир вышло обращение Путина, в котором он объявил о начале «специальной военной операции».
Тут же послышались звуки взрывов. Другие в соцсетях и рабочих чатах также писали, что слышали звуки взрывов. Я поняла, что мой город бомбят.
Честно говоря, я никогда не хотела быть военным репортером. У многих есть такое желание — это важно… Но у меня его не было. Я не могла представить, что окажусь в зоне боевых действий.
Первые дни были очень опасны. Я недостаточно знала о войнах, чтобы понимать, что происходит. Что удары наносятся по конкретным целям. Я думала, что если что-то полетит с неба, то весь город сравняют с землей и я, наверное, тоже здесь умру.
Потом мы начали писать. Прослушав обращение Путина, редакция написала, что это не похоже на эскалацию, это больше похоже на объявление войны. Нам не казалось, что это закончится захватом Путиным Донбасса — это была полномасштабная война.
Мы написали материал под заголовком «Путин объявил войну Украине». Когда обращение было закончено, возникло сомнение — стоит ли публиковать его под таким заголовком? Все остальные СМИ сообщили, что Путин объявил о начале «специальной военной операции».
Мне было ясно, что как бы ни называл это Путин, война началась. Мы опубликовали материал под этим заголовком. Тогда я впала в ступор. Мы все ожидали, что что-то произойдет, но у меня был момент, когда я не знала, что делать.
У нас был очень простой план. Мы очень маленькая организация и у нас не было средств для организованной эвакуации. Мы сняли немного наличных из банка, так как ожидали закрытия банковской системы.
Мы также думали, что интернет и связь будут отключены, что русские могут попытаться это сделать. Это была логичная мысль. Поэтому мы сделали так, чтобы сотрудники издания за границей имели доступ к сайту.
Я попросил каждого члена нашей команды прислать свой план на случай нападения на Украину и Киев. В случае нападения на Киев некоторые планировали покинуть город; Некоторые — эвакуировать семьи и вернуться; Некоторые — остаться в городе и освещать события.
В первые дни было много движения, но мы не прекращали публиковать новости. Мы по-прежнему работаем 24 часа в сутки.
- Насколько сложно освещать войну, когда член семьи может быть в опасности?
Самым сложным для команды было переживать за безопасность не себя, а своих семей.
Родители, сестры, братья, дети… Почти у всех семья была если не в Киеве, то в Украине.
Моя семья не в Киеве, а живет в другом большом городе, который также пострадал. В первые недели я умоляла их поехать в Западную Украину. Отказались. Так было много раз, не только в нашей команде. Родители часто отказывались переезжать в другое место.
У нас есть люди, чьи родители жили в осажденных Россией городах.
Представьте: редактор публикует материал о том, что его родной город, где находятся и его родители, осажден русскими.
Семья одного журналиста находилась в Буче. К счастью, они выбрались и сейчас в безопасности, но пока они были там, этот журналист написал об убийстве мирных жителей в Буче…
Мы не знали масштабов того, что тогда произошло, мы не видели погибших… но мы знали, что русские убивают мирных жителей. На тот момент семья журналиста не могла выехать из Бучи.
Это было ужасно. Это самое сложное. Приезжают международные журналисты и освещают события, но они знают, что их семья в безопасности. У нас нет такой роскоши.
- Есть ли у вас знакомые в российских профессиональных кругах и как изменились отношения после 24 февраля?
Знаю несколько журналистов из независимых российских СМИ. Мы не большие друзья, просто знаем друг-друга.
После войны они со мной не связывались, но я этого и не ожидала — мы не очень близки.
Встретилась с одним из них на конференции в мае. Что можно сказать? Он на правильной стороне. Было видно, что ему больно, что ему стыдно из-за своей страны. Лично против него я ничего не имею.
При этом, было сложно говорить с ним по-дружески. Я просто не могла. Да и до сих пор не могу отделить человека из России от государства-агрессора.
- Недавно «Kyiv Independent» опубликовало важное журналистское расследование об иностранном легионе, воюющем в Украине, и проблемах, которые там существуют. Журналисты, которые работали над этим расследованием, подробно объяснили, почему они опубликовали расследование во время российско-украинской войны и почему это было важно. В мирное время им, наверное, не пришлось бы давать такое объяснение. Как война изменила работу журналистов в Украине?
Война действительно изменила отношения между правительством и СМИ. Мы оказались в очень странной ситуации.
Обычно СМИ критикуют власть, их критика естественна.
В первые недели или месяцы войны все внимание средств массовой информации было сосредоточено на России. Особенно в нашем случае — мы видим себя окном, которое показывает Украину миру, голосом Украины.
Мы не голос пропаганды и не будем им. У нас нет связи с правительством. Например, когда мы просим правительство прокомментировать какой-то вопрос, оно часто не отвечает.
Мы освещаем правду. Мы освещаем важное. В первые месяцы были важны война, жестокость, погибшие люди, жертвы Украины, сражения.
Когда мы услышали что-то важное о неправильных действиях некоторых государственных чиновников, мы сообщили об этом. У нас нет самоцензуры.
Однако я знаю, что это сложный внутренний вопрос для украинских журналистов. Некоторые люди думают, что как журналисты мы должны быть с правительством, потому что у нас есть общий враг, а коррупция и тому подобные вещи могут подождать.
Я не согласна. Я думаю, что освещение проступков правительства помогает стране в долгосрочной перспективе. Мы не Россия. Мы боремся не только за то, чтобы называть себя украинцами. Мы боремся за конкретные ценности.
Ценности, которыми хочет жить Украина — свобода слова и другие свободы. Необходимо, чтобы мы не предавали эти ценности, борясь за них.
Если мы выиграем войну — а я уверена, что это произойдет, это всего лишь вопрос времени, — но станем ценностно такими же, как Россия, победа будет неполной.
Поэтому я считаю, что надо говорить правду и не заниматься самоцензурой.
Что касается постов в Facebook, то журналисты объяснили свое видение. Существуют разные мнения по этому поводу. Мы ожидали критики.
- Подвергли ли вас критике?
Не настолько, как мы ожидали. Но, к сожалению, мы не получили того, чего ждали больше — реакции правительства на расследование.
- Насколько легко проверить информацию у украинского правительства? Со стороны кажется, что можно получить комментарии вышестоящих лиц по различным вопросам.
По этому вопросу все не так плохо.
Власти, особенно администрация Зеленского, не настолько открыты, как может казаться. Часто от них комментария не получишь.
Я освещала администрацию и предвыборную кампанию Зеленского. Помню его отношения со СМИ. Но сейчас приоритетом являются международные СМИ и соцсети, прямое общение с народом. В том числе телеинтервью, но в довольно специфической форме — они предварительно записаны.
Почти все его пресс-конференции заканчивались перепалкой с журналистом. Он часто переходил на личные нападки, был очень чувствителен к критическим вопросам.
Сейчас, когда введено военное положение, есть опасения, что может быть введена цензура. Был приказ, который регулировал, что можно освещать про армию, про ракетные удары, но фактически он не соблюдается.
Например, существует правило, что в течение нескольких часов нельзя сообщать, чем и где был нанесен удар.
Ситуация со свободой слова рискованная, и мы должны внимательно следить за тем, чтобы не было попыток ввести цензуру или начать преследования.
Давления со стороны государства мы не чувствуем, но все крупные телеканалы устраивают совместный новостной марафон. Сначала это казалось хорошей идеей, но теперь такое ощущение, что их контролирует администрация президента.
Цель марафонов — не информировать людей, а проводить политику «одного голоса».
Со стратегической точки зрения я понимаю, зачем это нужно в военное время, но я журналист и всегда беспокоюсь о выживании своей профессии.
- Как изменился язык СМИ во время войны? Например, была ли у вас редакционная дискуссия о том, как упоминать Россию, использовать другие эпитеты…
Нам не нужно было это обсуждение. Украинские СМИ используют эвфемизмы по отношению к России, но без контекста это непонятно.
Я не сторонник этого, я люблю точность. У слов есть свое предназначение — информировать. Наша политика заключается в том, чтобы писать как есть.
Мы называем россйскую армию российской армией. Путин — диктатор или президент. Когда мы пишем о военных новостях, мы не называем российскую армию врагом. Они враги, но наша миссия — информировать международную аудиторию о том, что происходит в Украине.
Когда вы хотите сказать, что эта война ужасна и Украина борется за выживание, не нужна пропаганда. Мы просто передаем факты. На мой взгляд, этого достаточно.
Многие издания пишут «Россия» или «Путин» с маленькой буквы. Я бы не стала этого делать. Читатели не поймут, для них это странно. Я не думаю, что нам нужно их дегуманизировать — они справляются с этим своими действиями.
Если вы пишете, что Путин приказал нанести удар, это уже страшно, почему [фамилию] надо писать маленькими буквами?
И так понятно, что вы пишете о военном преступнике, тиране и фашисте.
Перевод: Ника Бурдули, Ирма Димитрадзе
