У сухумцев был свой Марадона. Он не играл в футбол, не влипал в скандалы из-за употребления наркотиков и не братался с Фиделем Кастро. Был менее популярным, чем тезка — аргентинская звезда. Он стал лишь звездой урбанистического фольклора Сухуми.
В моей памяти это взъерошенный и стройный мужчина в шортах. Всю жизнь я представлял его так. О его смерти я узнал из социальных сетей. Стало жалко из-за смерти “молодого человека”.
Кадры увиденные после меня еще больше запутали. Четверть века прошли с нашей последней встречи. Время отразилось на внешности Марадоны. Борода поседела, да и стройным уже его не назовешь. В памяти остались лишь шорты, как несменный атрибут.
Тогда я впервые задумался, почему же скучают беженцы из Абхазии? Территориальная целостность страны? Политический статус автономной республики или что-то другое? Обойдем эти вопросы издалека и начнем рассказ с времени, когда сухумский Марадона еще не был рожден.
В общественном архиве Лаборатории изучении советского прошлого (SovLab) есть несколько фото, где показана жизнь Сухуми в 1920-ые годы. Женщины носили короткие юбки, береты были склонены в сторону а на ногах — модные туфли на каблуках.
Они были больше похожи на Американских девчонок, которые из-за страха полицейских рейдов бегали из одного клуба в другой, чтобы танцевать чарльстон, чем на граждан государства рабочих и крестьян.
Такими нарядными они снимали фото на берегу моря, на задней стороне которого была надпись Сухуми и год снимка. Если не эта надпись, было бы сложно отличить, сделаны эти фото в Абхазии или в каком-то штате США.
К 1925 году в Сухуми было две мастерских женских шляп и шапок. Один — на улице третьего интернационала, заведовал им А. Патария, второй — на улице октябрьской революции под руководством Хлебниковой.
У берега моря был и отель Сан-Ремо, который хвастался в рекламах тем, что у 50 процентов номеров отеля вид на море. К тому времени у рекламного бюро уже была монополия на размещение рекламы и пользователям они предлагали все виды услуг — размещение афиш и плакатов, тротуарных надписей и даже воздушную рекламу. За создание плана и текста рекламы деньги не брали, этот сервис был бесплатным.
Население города в ту пору было довольно малочисленным к 1926 году составляло 21’568 человек. 5’104 были этническими русскими, 5’036 — грузинами, 2’298 — греками, 2’023 — армянами, 658 — евреями и 560 — абхазами.
Одним из достопримечательностей города был музей при сухумской станции малярии, который ознакамливал широкие массы с сутью заболевания и с угрозами его распространения. Там же был представлен муляж малярийного комара.
В это время председателем Народного комиссариата Абхазии был Нестор Лакоба. Он часто посещал лидеров нового советского государства, укрепляя таким образом свои позиции в периферийной республике.
Этот весьма экзотический рисунок уже почти не существует в памяти людей. По Абхазии 1920-ых годов мало кто скучает. Уже не найти человека, который помнит Абхазию этих времен. Время удалило этот отрезок истории из памяти.
Однако, совсем другое дело периферийная советская автономная республика, гордящаяся победой над малярией и индустриальным развитием, куда после второй мировой войны началась массовая миграция.
Это вызывало большое недовольство среди этнических Абхазцев. Миграция населения, дополнительные рабочие руки и туристическая инфраструктура Абхазии помогла республике принять в гости сотни тысяч человек.
Население Сухуми выросло в несколько раз и по данным 1989 года составила 119’150 человек. Самой большой этнической группой были Грузины — 49’460 человек (41,5%), Абхазы — 14’922 человек (12,5%), Армяне — 12’242 человек (10,3%), Греки — 7’355 человек (6,2%), Русские — 25’739 человек (21,6%) и Украинцы — 4’001 человек (3,4%). Языком общения вновь оставался русский.
Этническая разнообразность и существующие в урбанистическом пространстве отношения стали средствами идентичности поколения 70-ых и 80-ых. Писатель Гурам Одишария в романе “Кот Президента” описывает человека как раз с такой идентичностью.
Михаил Бгажба, также известный как “Михал Темурович” — типичный советский бюрократ, немножко ученый и немножко госслужащий. В отличии от сегодняшних политиков, его не волновали ни выборы, ни избиратели.
Медия за ним не охотилась и “Михал Темурович” мог предложить японскому миллиардеру Тайдай Касио Ушгульский чай. Ну и что, если подобного вида чая в мире не существовало? Кроме этого, он вовсе не родился в Сухуми, но считал себя сухумцем.
Это то поколение, которое превратило идентичность с урбанизмом в общественные места “брихаловка” и “амра”.
Это именно та часть памяти, которая живет в поколении, покинувшем Абхазию и передается следующим поколениям.
Для тех людей, кто в этих местах никогда не был, не пил тамошний кофе — “брихаловка”, “амра” и “пингвин” несуществующая в семье коллективная память.
Посетившие Сухуми после 20 лет окончания военных действий единицы молодых грузин обязательно фотографирует эти места и делится ими при помощи соц.сетей.
Люди не тоскуют по взяточничеству, которая была при советской бюрократии. Не тоскуют по нужным для поступления в ВУЗ “связям”.
Политический статус Абхазии не является объектом их мечтаний. Предмет ностальгий для них — повседневность, которая у них была и которая после стала частью их идентичности.
Политические элиты Грузии не смогли создать перспективу будущего людям, пострадавшим от последствий конфликта. Власти не смогли предложить политический проект, который подтолкнул бы их, думать о будущем. Их оставили с одними воспоминаниями о прошлом. Поэтому, и не удивительно, что люди мечтают о Марадоне.
Автор: Давид Джишкариани
Материал подготовлен в рамках проекта «Вести из Южного Кавказа». В тексте содержится терминология и иные дефиниции, используемые в самопровозглашенных Абхазии и Южной Осетии. Мнения и суждения, высказанные в статье могут не совпадать с позицией редакции «Netgazeti» и тбилисского офиса Фонда Heinrich Böll.