Как события 5 июля повлияли на сообщество квиар и активистов? Netgazeti предлагает интервью с Гиоргием Табагари из серии «Рассказы из первых уст». Табагари является одним из основателей «Тбилиси Прайд» и одним из организаторов «Марша достоинства», который должен был состояться в столице Грузии.
Табагари: «5 июля МВД не выходило с нами на связь»
Последний раз мы встретились с представителями МВД 4 июля. Встреча была в основном посвящена «Маршу достоинства», намеченному на 5 июля. Они поделились своими опасениями, говорили о наличии факторов риска, для усугубления ситуации. Называли разное количество участников контракции, что соберутся 30 000, 50 000 человек, что из епархий едут люди и что проведение нашего марша будет проблемным, что бы усугубить ситуацию.
Именно в этот момент Патриархия объявила о том, что 5 июля в 17:00 часов пройдет всеобщий молебен. Представитель МВД зачитал это заявление на встрече с нами и подтвердил, что молебен состоится.
Когда мы уже расходились, мы сказали представителям МВД, что будем наблюдать за дальнейшей ситуацией, будем на связи с МВД, и утром проведем с ними еще одну встречу и детально обсудим вопросы безопасности.
В последний день мы предложили [в МВД], что если проспект Руставели [как место проведения марша] был для них проблематичным, то мы готовы провести его например, на проспекте Агмашенебели или в [районе] Ваке.
Мы предоставили им выбор и сказали, что если вам будет проще обеспечить нашу безопасность в другом месте, то мы предлагаем другие варианты.
Со своей стороны, они предложили нам выставочный центр в Дидубе, который мы даже не рассматривали, потому что проведение мероприятия в замкнутом пространстве изначально не входило в рамки понятия выражения свободы.
На следующий день встреча с МВД не состоялась. Они не выходили на связь. А уже в 12:00 часов, когда мы услышали заявление Гарибашвили, стало ясно, что начались такие процессы, что не то что бы встреча, а уже вообще ничего не имело бы значения.
Мы поняли, что тут все кончено. Они [представители МВД] не выходили на связь, практически были недоступны. И даже когда нас преследовали, мы пытались с ними связаться, но они были вне доступа.
Надеялся ли я, что они нас защитят?
В этом году у нас было два мероприятия, предшествовавших событиям 5 июля — кинопоказ и Прайдфест. В процессе переговоров мы условились, что они [МВД] обеспечат безопасность их провидения.
Практика показала, что, несмотря на недостатки, они обеспечили безопасность проведения как фестиваля, так и показов фильма. Проблемы конечно были. Но в итоге оба мероприятия состоялись.
Что касается третьего события, они говорили на каждой встрече, что сделают все возможное для защиты прав человека и безопасности, но это не означало дачу гарантий, поскольку они подчеркнули, что у них есть оперативная информация о [другой] стороне и о мобилизации людей из епархий и об их серьезной подготовке.
Полиция обычно все знает. Они успешно прослушивают наше общение и всегда имеют оперативную информацию о наших планах. Я не хочу верить, что полиция или СГБ не имели возможности получить оперативную информацию о передвижениях групп, готовых к насилию. Это означает, что это государство вообще не функционирует.
Речь идет об отсутствии политической воли, политике непрепятствования и возможно даже помощи этим группам.
«Правительство, радикальные группы и Патриархия сыграли в российскую игру»
Я не ожидал и был убежден, что ни церковь, ни агрессивные группы не смогут собрать такое большое количество людей [как они это сделали 17 мая 2013 года], и поэтому не верил информации, предоставленной МВД. Максимум 8-10 тысяч человек присутствовали 5 июля, и большая часть этих людей, которые были выведены церковью для молитвы или других целей, не были агрессивно настроены.
Эти конкретные группы, которые организованно, преследовали нас и проявляли агрессию по отношению к журналистам. Это были силы, организованные Alt-Info, которые поддерживались Патриархией, движением «Защитников долины Риони» и другими, включая государство.
Я считаю, что на самом деле это была российская гибридная спецоперация. Об этом также свидетельствует тот факт, что силы [организовавшие насилие] требуют принятия в Грузии закона о борьбе с пропагандой.
Это как раз тот закон, который Россия лоббирует во внешней политике. У меня нет причин сомневаться в том, что правительство, радикальные группы и Патриархия сыграли в российскую игру.
В организацию Недели Прайда было вовлечено беспрецедентное количество людей. Если существовал момент, когда [прайд] мог бы состояться в Грузии, то этот год был идеальным временем для этого. Мы также думали, что для «Грузинской мечты» это может стать хорошей возможностью исправить свой пошатнувшийся имидж в области прав человека. Мы думали, что лидеры «Грузинской мечты» смотрят на этот вопрос именно с этой точки зрения.
Мы также хотели, чтобы они поверили в реальность угрозы исходящей от определенных группы, таких как Аlt-info или Палавандишвили, что они представляют угрозу для грузинской государственности.
И мы говорили об этом на каждой встрече. Одним словом, мы надеялись, что здравый смысл победит и правительство возьмет на себя ответственность за проведение этого мероприятия. Я искренне верил, что так будет лучше для страны.
«Мы нигде не чувствовали себя в безопасности»
Утром 5-го мы планировали собрать организаторов в 12:00 часов в офисе движения «Позор», посмотреть, сколько людей собралось на улице, проанализировать возможные риски, у нас также была запланирована встреча с полицией. Но, сначала Гарибашвили сделал свое заявление, а затем мне позвонил журналист из «Радио свобода» и сказал, что [насильственные группы ] направляются к офису движения «Позор».
Вскоре мы покинули офиса движения и направились в к зданию ООН. Все 40 человек разом мы поехать не могли, пришлось распределять людей по разным машинам. Некоторые остались. Например, Ана Субелиани, Давид Субелиани и Это Бузиашвили. Эти группы уже были там, и вывести остальных было уже сложно.
Остальные пошли в здание ООН, мы реально были на волоске, потому что там уже было скопление участников антимитинга. Когда мы приехали в офис ООН, мы, наверное, пробыли там полчаса, после на сообщили, что возле здания стали собираться подозрительные люди. Сначала я и не думал, что такое может произойти прямо у здания ООН. И я не воспринял это всерьез. Я не ожидал, что нас будут так преследовать.
Уже тогда мы решили уехать за город, думали также поехать в офис Организации по правам человека. Мы с журналистами «Радио Свобода» Дато Коридзе и Торнике Мандария вышли вместе, остальных рассадили в разные машины. Моя машина попала в эту волну. Я действительно чудом избежал участи Дато и Торнике, которых там избили.
В итоге нам пришлось отменить мероприятие, потому что иначе мы не смогли бы остановить это насилие. Но что бы сделать заявление об отмене, ведь нужно время? У нас не было времени сделать это должным образом. Перед тем, как мы разместили этот пост, было вброшено взрывное устройство, и нам пришлось эвакуироваться и из этого помещения неправительственной организации.
Затем телеканал «Mtavari arkhi» прислал за нами машины, чтобы отвезти в один из своих павильонов. Мы поехали, но и там нас преследовали. В принципе, это был последний пункт. Последнее место, откуда они пришли. Произошел непредвиденный инцидент: дверь ворот сорвалась и упала на адвоката Георгия Махарадзе, которого потом увезли на скорой помощи.
Тем временем там стали собираться люди сомнительного типа, и мы решили разойтись, потому что ходить группами было плохой идеей. Мы переехали на другую локацию.
Примерно через полтора часа ситуация немного утихла, и наше активное преследование прекратилось. Или, может не прекратилось, мы не знаем. Мы действительно ни где не могли чувствовать себя в безопасности. В тот день мы поменяли 8 мест.
Самый критический момент того дня
Для меня это был момент нападения на машину. Я сидел в машине, которую со всех сторон, изо всех сил колотили окружившие ее люди. Я не знаю, как я выбрался. В тот момент я думал, что возможно через несколько минут меня не станет, я не выживу, если не выберусь. Сработал инстинкт самосохранения, я нажал на газ, ударом сдвинув машину впереди и освободил дорогу для выезда.
Когда я добрался до Круглого сада, и выехал на дорогу к проспекту Чавчавадзе, мне показалось что я оторвался от них, но и тут я увидел около 50 человек, одетых в черное, они поднимались от ул. Чавчавадзе, получилось, что я выехал прямо к этой группе.
Они смотрели прямо на мою машину. Несмотря на то, что я был в маске, они все равно узнали меня и начали колотить по машине. Я снова нажал на газ, и каким-то образом я выбрался отдуда. В этот момент я был один, Дато и Торнике я потерял раньше.
Также было очень сложно осознать, что нас могли взорвать в том здании. У меня было чувство полной незащищенности. Впервые в жизни в этот день у меня появилось ощущение, что я не выживу. И не только я, очень многие люди чувствоали тоже самое.
У меня не было ожиданий, что из-за нас, правительство пойдет на противовстяние с Патрархатом. Но то, что они вообще ничего не будут делать, и будет открыта охота на людей…
Во всех инцидентах, в которых я участвовал, ни где, там где я пережил страшные моменты, я даже не могу вспомнить лица ни одного полицейского. Не было ни одного полицейского, к которому я бы мог обратиться за помощью. У меня было ощущение, что мое правительство вымерло.
Это был неимоверный ад, чувство несправедливости и беспомощности, ощущение, что на тебя наплевали и обрекли.
Как июльские события повлияли на ваше психоэмоциональное состояние?
Очень плохо. Сейчас я собираюсь начать терапию. Очень сложно противостоять организованному насилию, когда вы являетесь прямой целью и можете стать жертвой умышленного нападения.
Сами инциденты, были очень серьезными. У меня больше нет ощущения машины как защищенного пространства, так как вышеупомянутый инцидент произошел в машине. Конечно, подобные истории накладывают свой отпечаток.
Я продолжительное время нахожусь в эмоционально подавленном состоянии, такого за 35 лет жизни со мной еще не было.
У меня нет чувства безопасности в этом городе. Я считаю, что психическое здоровье важно. Страх передвижения по городу и стрессовый фон это не нормально. Поэтому логично, что мы должны уделять внимание психическому здоровью, чтобы продолжать заниматься делами, что бы человек не перегорел, и не впал в нигилизм, который часто вредит активизму.
«Это борьба имеет смысл»
Это борьба имеет смысл. Если бы я не верил, я бы не стал заниматься этой работой. Я считаю, что ничто с точки зрения результата не приводит к таким быстрым и эффективным изменениям, как наглядность. Сдвиг в сознании людей чаще всего происходит именно через увиденное. Я думаю, что прайд имеет отличные результаты в этом отношении, и так будет в будущем с точки зрения изменения отношения нейтральных людей… отношения именно целевой группы, над которой мы активно работаем — нейтральные люди.
Думаю, мы сделали самые большие шаги в этом направлении: за последний месяц более 12 тысяч человек лайкнули страницу Tbilisi Pride в Instagram. Аналогичная статистика у нас есть в Facebook, TickTock, Twitter и других социальных сетях. значительно увеличилось количество людей, которые поддерживают идею Прайда и обеспокоены этими проблемами.
Эти процессы и гнев людей по отношению к ним, неизбежно станут катализатором для того, чтобы все больше и больше людей изменили свое мнение, задавали себе разные вопросы, более критически оценивали процессы и их отдельных участников. Это и будет значительным поворотом в нашем деле.
Конечно, мы будем обсуждать изменения. Если то же правительство будет во главе страны, я не знаю, насколько имеет смысл пытаться организовать марш в следующем году. Команде нужно обсудить, что и как мы будем делать в следующем году.
Для меня правительство «Грузинской мечты» окончательно завершилось 5 июля. После этого я больше не верю, что эта сила может сделать что-то хорошее для страны. Я и раньше не особо верил, но эти события стали последней каплей.
Следовательно, от того какие политические процессы будут происходить в стране, в определенной степени будет зависеть и наша стратегия. Если будет коалиционное правительство и среда изменится, мы сможем делать то же самое, что и до сих пор. Это запланировано. В чем я не сомневаюсь, так это в необходимости и эффективности политики наглядности. Другой вопрос, какую форму примет эта наглядность. В отличие от организаций, которые «проводят политику не раздражать людей» и практически не используют видимость как очень важный ресурс для изменений, я не разделяю этот подход, и именно поэтому мы начали проводить прайд. Иначе в обществе не произойдут социальные изменения, если не будут использоваться формы наглядности, используемые «Тбилиси Прайд».
