Словарь
- Дискурс — Многозначный термин, означающий, в общем смысле, речь, процессы языковой деятельности и предполагающие их системы понятий.
- Дисбаланс — (асимметрия, несоразмерность), то есть отсутствие или нарушение симметрии сторон. Термин употребляется в отношении визуальных объектов или в механике.
- Дискриминация — негативное или предвзятое отношение к человеку, или лишение его определённых прав на основании наличия какого-то признака.
- Диспропорция — Отсутствие пропорциональности, несоразмерность, несоответствие между частями целого.
- Деоккупация — Политический процесс с применением международных механизмов диалога с Россией для поэтапного преодоления кризиса, защиты суверенитета и вывода оккупационных войск с территории Абхазии и Южной Осетии.
- Адвокатирование — Адвокация (от англ. advocacy), термин из практики общественных организаций, означающий регулярную деятельность или кампанию, направленную на представительство и защиту прав и интересов определённой социальной группы или темы, продвижение общественных интересов в органах власти, включая парламент.
- Инклюзивность — включение кого-либо, чего-либо в общую картину, в какое-то множество. Инклюзивность в педагогике или системе образования, это процесс, основанный на совместном обучении, воспитании здоровых детей и детей с ограниченными возможностями здоровья.
- Этноцентризм — Предпочтение своей этнической группы, проявляющееся в восприятии и оценке жизненных явлений сквозь призму её традиций и ценностей.
- Статус-кво [status quo] — «положение, бывшее до войны», «возврат к исходному состоянию». Это правовое положение, обозначение которого широко применяется в юриспруденции.
Сохранить статус-кво — значит оставить всё так, как есть.
В международном праве под «статус-кво» подразумевается какое-либо существующее или существовавшее на определённый момент фактическое или правовое положение, о восстановлении или сохранении которого идёт речь.
За несколько дней до парламентских выборов 2020 года в Грузии Центр образования и мониторинга прав человека (EMC) опубликовал отчет под названием «Конфликтные регионы и права человека в предвыборной перспективе партий — 2020». На вопросы Netgazeti о результатах опроса и взглядах политических элит на конфликты в целом отвечает глава EMC Тамта Микеладзе.
Во-первых, позвольте подвести итоги вашего исследования. Что политические партии предлагают избирателям с точки зрения разрешения конфликта? Какие тенденции можно выделить?
Большинство партий не имеют должным образом разработанных политических программ, а некоторые из них еще не опубликовали комплексные программные документы, поэтому детальная оценка их видения была затруднена в процессе подготовки документа.
Это еще раз показывает проблемный опыт политических программ Грузии в целом, когда политические партии действуют не в соответствии с идеологическими рамками, видениями, рациональными аргументами, а с какой-то другой логикой, будь то популизм, личная харизма лидеров, поляризация, построение собственной повестки дня с антагонизмами и т.п.
Что касается темы конфликтов, то нельзя сказать, что деоккупация и трансформация конфликта — это вопросы, вокруг которых в Грузии активно ведутся политические дебаты и дискуссии. Это динамика последних лет, что также стало очевидным в нынешнем предвыборном процессе. Это еще раз демонстрирует низкий приоритет и политический интерес этих вопросов в целом, что существенно подрывает процесс урегулирования конфликта.
На фоне этого можно сказать, что взгляды политических партий существенно не различаются и большая часть из них содержит лишь общие и поверхностные мнения по данной теме.
Однако позитивно то, что почти все партии говорят о мирных способах трансформации конфликта, что восстановление территориальной целостности Грузии должно происходить с помощью политики мира и без применения силы. Об этом заявляют все основные партии, что, на мой взгляд, очень важно.
В партийных программах наблюдается некоторый дисбаланс между целями деоккупации с одной стороны и доверия и примирения с другой. Эти две цели и без того трудно достичь одновременно, и необходима очень осторожная политика и дипломатическая работа, чтобы работа по деоккупации не отвлекала и не подрывала существующие усилия по примирению и восстановлению доверия. Симптоматично, что эта диспропорция в большинстве партий видится в пользу большей деоккупации.
Политические партии в международных документах, повестках дня говорят о важности признания российской оккупации, активизации этой риторики и важности введения международных санкций в отношении России.
Однако идеи о том, как проводить политику укрепления доверия и примирения непосредственно с абхазской и осетинской обществами, недостаточно широко представлены в большинстве значимых партий. Этот вопрос особенно редко встречается в программах «Единого национального движения» и «Европейской Грузии».
Мнения «Лело» и «Стратегии Агмашенебели» относительно интересны, что, на мой взгляд, является большей заслугой экспертов, вовлеченных в процесс. Среди них «Лело» говорит о создании нейтральных форматов грузино-абхазского и грузино-осетинского диалога, появлении нейтральных каналов коммуникации на смену российской пропаганде и т.п.
Однако мы не знаем в какой степени эти идеи станут частью их адвокатирования и риторики в повседневной политике.
Взгляды правящей политической партии на этот счет очень поверхностны и лишь вкратце указывают на то, что существующая политика примирения и укрепления доверия будет продолжаться, и правительство будет пытаться расширить доступ людей, живущих в оккупированных регионах, к государственным сервисам.
«Грузинская мечта» и не обсуждает новые перспективы и стратегии, которые могли бы существенно укрепить политику примирения и прав человека в этих регионах. Идеи о деоккупации также редки и поверхностны.
Вполне вероятно, что власти считают существующие «мирные инициативы» подробной и детальной программой примирения.
Инициатива «Шаг к лучшему будущему» предполагает создание экономического интереса и поддержку проектов в оккупированных регионах. Однако практические итоги этих проектов и тем более социальные последствия все еще нуждаются в измерении.
У нас нет информации о том, насколько активно эта инициатива используется другими группами, проживающими в оккупированных регионах. Я имею в виду людей и организации, живущие в других районах за пределами Гали, в том числе не грузин, и то, какой потенциал они на самом деле имеют для сближения, связей и экономических интересов.
Каковы были Ваши ожидания, на каких новых идеях можно было бы сосредоточить внимание? Что нужно предложить электорату помимо того, что они предлагают?
Прежде чем мы перейдем к этому, позвольте мне рассказать еще об одной важной тенденции, которая проявилась в политической программе всех партий. Это поправка в процессе трансформации конфликта о том, что Грузия должна стать еще более привлекательной и интересной экономической и политической альтернативой для людей, живущих на оккупированных территориях.
Следовательно, процесс европеизации и европейской интеграции рассматривается с перспективы разрешения конфликта. Однако более фундаментальные представления о том, как политика разрешения конфликтов должна быть вовлечена в процесс европейской интеграции, не оценивались.
Отдельно выделены вопросы безопасности населения, проживающего в приграничных регионах. В связи с этим большая часть партий рассматривают вопрос как более технический и указывают на усиление патрулирования и видеонаблюдения в этих регионах.
Учитывая, что это глобальный вопрос безопасности и политики, защита прав и безопасности людей, живущих в приграничных деревнях, требует более фундаментальных механизмов.
При этом большинство партий указывают на сохранение существующего женевского формата. Однако в последние годы мы убедились, что при этом формате мы [грузинская сторона — ред.] не смогли принять важные решения и он нуждается в существенном укреплении.
Можно отметить ужесточение режима передвижения в последние годы, закрытие административных границ и возникшие гуманитарные кризисы. Партии говорят о сохранении этого формата, но ничего не говорится о том, как этот формат может быть более эффективным, политически действенным и представленным на более высоком уровне.
Однако программы не дают представления о том, как проблемы прав человека и безопасности могут быть улучшены с помощью международных субъектов и какие модели мы можем использовать в этом отношении.
Анализ наблюдений за мирным процессом начиная с 1990-х годов показывает, что дискурс, сфокусированный на защите прав и благополучия людей, живущих в конфликтных регионах, был слабее и менее лидирующим. Естественно, что мы выступаем с инициативами по восстановлению территориальной целостности и существенному разрешению конфликта, и требовали этого от международных форматов.
Хотя может быть, что для этого процесса нужна другая политическая последовательность. Меньше ускорения и в первую очередь ориентирование на безопасности, благополучии и правах человека, что способствовало бы дальнейшему поддержанию доверия и связей между различными сторонами. К сожалению, эта тенденция прослеживается и в программах политических партий.
Когда дело касается прав человека, преобладают проблемы Гали [территория де-факто Абхазии] и Ахалгори [р-н Южной Осетии, контролируется российскими военными], что естественно. Грузины, проживающие в этих регионах, подвергались жестоким притеснениям и преследованиям и нуждаются в особом внимании.
Однако для трансформации конфликта важно, чтобы видение прав человека было более широким, инклюзивным и включало нужды, заботы и права других людей и групп, проживающих в этих регионах, я имею в виду абхазов, осетин и другие этнические группы.
Наши политические элиты должны показать абхазам и осетинам, что они заинтересованы в реальных заботах и судьбе их как отдельных лиц, социальных групп и обществ, и что они не просто потерянные территории [для Грузии]. Я считаю фундаментально важным укрепление и политизацию этой гуманистической, ориентированной на человека перспективы.
Вероятно, акцент на Ахалгори и Гали больше потому, что здесь чаще нарушаются права человека. С другой стороны, чтобы выразить свою озабоченность по поводу людей, живущих в Абхазии и цхинвальском регионе, и для предоставления более широких предложений, обе стороны должны быть готовы, а иначе заявления останутся заявлениями и предложения предложениями.
Да, конечно. В Гали и Ахалгори люди живут в условиях ежедневных притеснений. Их безопасность, благополучие более хрупкие, существуют практики этнической дискриминации. Особенно в отношении защиты права на образование и культурной самобытности.
Однако слабый и коррумпированный характер де-факто режимов приводит к частым нарушениям прав людей, живущих там в целом.
Например, можно вспомнить тюремный кризис в [административном центре ЮО] Цхинвали в последние месяцы и трагическое дело убитого Инала Джабиева, дело о преследовании местной журналистки Ирины Келехсаевой. В нашей повседневной политике и публичных обсуждениях нам нужно показывать, что мы думаем об их проблемах и заботимся о них.
Важно, с одной стороны, выступать за адвокатирование международных механизмов мониторинга, защиты и гуманитарной поддержки прав человека, а также за создание различных двусторонних нейтральных по статусу форматов, в которых мы будем обсуждать и решать общие социальные и правовые вопросы.
По вашему мнению, почему этого не делает правительство? Из-за отсутствия политической воли или просто незнания, что и как делать?
Прежде всего, я считаю, что наша политическая элита не решается на более действенные и преобразовательные шаги в процессе урегулирования конфликта.
Они пленники шовинизма, этноцентрического понимания истории. Хотя декларируется важность восстановления доверия и примирения, и особенно с 2012 года этот дискурс усилился, эта политика остается очень фрагментированной, и у меня все еще есть ощущение, что она не полностью разделяется между политическими элитами и общественностью.
Поэтому я думаю, что для партии правительства есть опасения, что более действенные шаги в этих направлениях могут не быть приняты общественностью и политическими оппонентами.
Политика укрепления доверия и примирения требует высоких политических и дипломатических знаний. Очевидно, что правительство не мобилизовало соответствующие ресурсы в этом направлении. А также слабый академический и политический интерес к этому вопросу не способствует формированию нового поколения экспертов, ученых и дипломатов в области конфликта.
Политическая элита по-прежнему прислушивается к публике, к потенциальным избирателям. На Ваш взгляд, к чему готово само общество? Скорее всего это причина того, почему эти вопросы более неактуальны.
Я думаю, что все это еще имеет системные причины, и мы не должны винить только общество в шовинизме или этноцентризме.
Все это время мы видим, что дискурсы, основанные на трансформации, правах человека, гуманитарной помощи, солидарности, создаются не элитами в нашей стране. Мы помним резко милитаристскую риторику и политику предыдущего правительства, которые еще больше усугубили изоляцию конфликтных регионов.
Таким образом, это снова и снова проблема политических элит.
В связи с этим можно также упомянуть образовательную политику. Эти регионы недостаточно или почти не репрезентативны в учебниках истории или других академических текстах. Знание о них можно увидеть только глазами сепаратизма и этноцентризма. Даже в самих учебниках парадигмы примирения и мира не представлены.
Вот почему я думаю, что это проблема политических элит и правительств, которые не думают о том, что общественность имеет различные взгляды на эти регионы.
Это также включает вопросы критического переосмысления истории 1990-х годов и ранее, признания двусторонних ошибок.
Это требует серьезной аналитической и академической работы и культивирования идей примирения. К сожалению, эти работы не выполняются должным образом ни государством, ни гражданскими акторами.
То, что приоритеты не меняются, что это может принести в краткосрочной или долгосрочной перспективе?
Консервация и поддержание статус-кво. Процессы не будут продвигаться вперед, а это означает, что мы потеряем ресурсы для разрешения конфликтов, которые все еще существуют в некоторой степени.
Время, естественно, еще больше ослабит связи, общие интересы и усугубит изоляцию. Вот почему я думаю, что сегодня нам нужно еще больше ускориться и мобилизоваться. Тем более что мы видим интересные импульсы, например, в Абхазии.
Конечно, я надеюсь, что по мере демократического развития нашей страны экономический, культурный и политический интерес этих народов к Грузии возрастет, но эту надежду или ожидание необходимо культивировать с помощью новых, более смелых политических и гражданских инициатив. Ресурс мужества заключается в вере в идеи и принципы мира, гуманизма, солидарности.
Нам необходимы направляющие парадигмы — от территорий к людям, от травмы к осознанию общей боли, от иерархии к равенству, от разделения к идеям солидарности. К сожалению, на нашем политическом поле таких идей нет.
Материал подготовлен в рамках проекта «Вести из Южного Кавказа». В тексте содержится терминология и иные дефиниции, используемые в самопровозглашённых Абхазии и Южной Осетии. Мнения и суждения, высказанные в статье могут не совпадать с позицией редакции «Netgazeti» и тбилисского офиса Фонда Heinrich Böll.
